Режиссер: Джон Тертлтауб
В ролях: Николас Кейдж, Джей Барушел, Альфред Молина, Моника Белуччи

Сначала магическая мегазвезда Мерлин в предчувствии кончины (предчувствия его не обманули) завещает своему ученику нечто вроде российской матрешки. Уже весело, тем более что в седьмом веке от Рождества Христова матрешки в Британии как-то еще не завелись. Потом десятилетний мальчик позорится перед девочкой в мокрых штанах и через много-много (аж десять) лет становится классическим ботаником, разговаривающим голосом, напоминающим Бивиса и Володарского одновременно. А потом он становится очень, ну то есть очень крутым учеником чародея. И все это – в классической концепции Walt Disney Pictures, фильме «Ученик чародея».

Это действительно классика жанра. С первых же кадров с логотипом бессмертного Диснея мы можем быть спокойны: бобры в последнюю секунду заборют ослов, главгероя заклеймит поцелуем прекрасная дама и даже у героев более-менее второстепенных все будет более-менее хорошо.

Итак... Малолетний ньюйоркчанин Дейв Стутлер (Джей Барушел) оказывается «преемником Мерлина» (читай Избранным!), потому что эксцентричное драконье кольцо решило сесть именно ему на палец. О травмоопасности столь массивного украшения умолчим, тем более что, по канону жанра, Дейв, едва познакомившись с будущим наставником (Николас Кейдж), немедленно нарушает его запрет и выпускает из древней мусорной урны страшного-престрашного Максима Хорвата (Альфред Молина, впрочем, ему быть страшным не привыкать). Нечеловеческими усилиями наставник Бальтазар Блэк загоняет Хорвата (где она, политкорректность?!) обратно в урну вместе с собой любимым, а Дейву остаются штаны, разбитая любовь, статус неудачника и... кольцо с драконом.

Десять лет спустя урна таки выпускает доброго и злого волшебников. И тут неожиданно становится ясно, что Николасу Кейджу очень идут длинные (в пределах разумного) волосы и отсутствие на лице выражения, означающего «я опять спасаю ваш мир». Потому что старый добрый Ник, пусть и вырядившийся в одежды Соломона Кейна, на этот раз всего лишь чародей, а первую скрипку, как следует из названия фильма, играет его ученик – «ботаник», наверняка гениальный физик и – почти наверняка – девственник.

Нам представят полный набор милых, не надоедающих штампов. Встреча ГГ с первой любовью («Она работает диджеем на радио!»), проявление «ботаником» скрытых талантов (настройка антенны, ага, на радиостанции не нашлось техспециалистов), первая «проба пера» юного чародея (канализация прорвана, швабры взбесились), моральные терзания (нафиг мне ваш мир, у меня тут личная жизнь налаживается), широко и округло открытый рот девушки главгероя (естественно, блондинки).

Блондинка симпатична, второстепенные злодеи вполне кошерны, Молина размахивает гламурной тростью, собирая на нее ювелирные украшения других чародеев... И да, титры не обманывают, Моника Белуччи мелькнет в кадре на пару минут – потому что основную часть времени ее Вероника проведет опять-таки в древней матрешке.

Говорить о вторичности и неоригинальности можно долго. Но кому-то стальной орел, живо смастряченный Кейджем-Блэком из уличного голубя, покажется режиссерской находкой, а кому-то живо напомнит королевского грифона из Heroes of Might and Magic – V. Кто-то проникнется зрелищем двух юных сердец в заземленной клетке, вокруг которой бушуют серебристые молнии, а кто-то плюнет и полезет в энциклопедии выяснять, в самом ли деле магия может иметь описанную мистером Николасом природу – мол, надо всего лишь заставить атомы быстрее скакать по орбитам.

Кино получилось в меру смешным, в меру вторичным и – главное – добрым. Пусть по-американски, а не по-нашенски, но диснеевский почерк узнается с самого начала, и его не замаскировать ни превратившейся в дракона дюжиной китайцев, ни раздолбанными мегазаклинанием Морганы-Белуччи пирамидами, ни прочими «ужастными» призраками Окопалипсиса. Даже толстый афроамериканец, внушающий ботану-Барушелу: «Ты должен быть в стае!», вполне укладывается в линейку прочих образов, особенно если учесть, что продюсировал фильм сэр Брудхаймер, похоже, навсегда влюбившийся в Джека Воробья. За удовольствие – повторимся – отдельное спасибо неподражаемо гнусавому дубляжу ученика чародея (так и ждешь хоть одного «превед, медвед!») и большим, но на этот раз не закрывающим залысины (их не видно) глазам Бальтазара-Кейджа. Говорят, что он свой сценический костюм «из трехсотлетней сыромятной кожи» называл готическим. Ну что ты, Колян! После «Знамения» ты воскрес из пепла и жизнерадостен, как юный челябинский панк образца начала 1990-х!